(Из записок советского адвоката)

В конце августа в селе Капустин состоялся показательный процесс над двумя жителями села, которых обвиняли в хищении 32 кг зерна с колхозного тока. Когда к концу дня выездная сессия суда подъехала к колхозному клубу, в котором должен был состояться суд, площадь перед клубом была плотно запружена односельчанами. Лица людей выражали глубокую печаль и словно были высечены из темно-серого монолита. Даже у молодых обозначались глубокие складки. Толпа тягостно молчала.

Накаленная атмосфера была вызвана реакцией властей не на саму кражу – она была незначительной, преступления в Капустине случались крайне редко – а тем, что большинство жителей были баптисты, а главный обвиняемый был проповедником. Власти наконец дождались повода для расправы с местными баптистами.

Когда в переполненный зал клуба ввели арестованных, мгновенно утих сдержанный шепот, и воцарилась тревожная тишина. Через короткое время в задних рядах зазвучала мелодия тихой молитвы.

Я не узнал голос секретаря суда, когда она, осилив спазм, сдавленным голосом обратилась к залу:

– Встать, суд идет…

У председателя суда – человека с жестким квадратным лицом, который с готовностью выполнял заказы властей – исчезло суровое выражение, словно оно потекло. Он скороговоркой прочитал обвинение и задал подсудимым процедурный вопрос:

– Признаете себя виновными?

В гулкой тишине зала твердо прозвучало:

– Нет.

Прокурор, маленький, щуплый, с серым невыразительным лицом, побагровел и, не дожидаясь разрешения суда, вскочив со своего места, бессвязно прокричал:

– Как? Почему? Вы ведь на следствии признавали свою вину.

Старший по возрасту подсудимый медленно встал и, не замечая прокурора, обратился к суду:

– Мы всегда признавали и признаем, что взяли на току два пуда зерна потому, что оно нам причиталось, потому что мы его заработали тяжелым трудом и в этом нет нашей вины. Мы имеем много трудодней, хлебопоставки колхоз перевыполнил, а нам все еще не выдавали зерна, которое мы заработали. Дома у нас дети, которых мы должны кормить.

Прокурор безуспешно пытался его прервать. В ответ по залу прошел глухой ропот. Разгневанный обвинитель еще долго пытался выдавить из подсудимых слова признания. Он устал. И тогда я приступил к допросу обвиняемых.

– На следствии вы заявили, что когда принесли домой зерно, вы его взвесили. Зачем?

– Чтобы знать, сколько зерна я должен колхозу вернуть, когда буду получать расчет.

– Как это можно подтвердить?

– Я сказал об этом участковому милиции и понятым и назвал вес зерна.

Участковый подтвердил показания обвиняемых. В ходе дальнейшего допроса свидетелей выяснилось, что верующие баптисты Капустина никогда не совершали краж, что в селе никто не запирает дома.

В обвинительной речи прокурор, срываясь на крик, долго и витиевато говорил об антиобщественной деятельности баптистов, о разлагающем влиянии секты, о пагубном воздействии на умы детей и молодежи.

Не припомню, чтобы когда-либо до этого процесса я с таким нетерпеливым волнением ждал приговора. Обвиняемых приговорили к четырем годам лишения свободы каждого. Для судебной практики того времени приговор казался мягким, но он был воспринят не только как чрезмерно жестокий, но и оскорбительно несправедливый. Все понимали, что это наказание за веру. Никто не пролил ни одной слезы.

Я предложил подзащитным обжаловать приговор.

– Мы не хотим жаловаться такому правосудию. На все воля Б-жья. Дякуем за все.

Я принес жалобу от своего имени. Приговор не изменили.

Удивителен эпилог этой истории, как удивительно и исчезновение государства, в котором наказывали за веру.

Через много лет после процесса баптистов села Капустин я стоял у Американского посольства в Москве и ждал разрешения на иммиграцию в США. Среди ожидающих было много украинских баптистов. Неожиданно ко мне обратился уже немолодой мужчина.

– Я из села Капустин. Вы были моим адвокатом…

– О, да, я узнал вас и помню то дело.

Мы вспомнили процесс, поговорили о предстоящей иммиграции. Я сказал:

– Кто мог тогда думать, что судьба сделает такой поворот и поведет нас с Вами в Америку?!

– На все воля Б-жья. Шыро дякую за доподмогу и спивчуг. Хай счастыть вам.

Мы обнялись.